– А эти? – спросила она.

– Эти – нет, – ответил он.

– Хорошо, – сказала она.

– Похоже, вам не нравится, что он пошел? – подсказал психиатр.

– Ну, – прошептала Клементина, – далеко эти цыплята не уйдут.

Ситроэн закончил сосать. Она притянула Жоэля и Ноэля за рубашонки и усадила их для кормления.

Жакмор встал.

– Вы к ним по-прежнему привязаны? – спросил он.

– Они такие славные, – ответила Клементина. – И потом, я им нужна. Вы собираетесь уходить?

– Мне надо размяться, – сказал Жакмор.

– Зайдите к кузнецу, – приказала Клементина, – по поводу Ситроэна.

– Почему вам так хочется, чтобы они росли, как деревенские дети?

– А почему бы и нет? – сухо возразила Клементина. – Вам это не нравится?

– Не нравится, – ответил Жакмор.

– Ну и сноб! – сказала Клементина. – Мои дети будут воспитаны по-простому.

Он вышел из комнаты. Ситроэн проводил его взглядом; детское лицо было печально, как каменный лик святого после бомбежки.

III

Появилась служанка.

– Вы меня звали? – спросила она.

– Перепеленай их и уложи спать, – сказала Клементина.

Затем внимательно посмотрела на девушку и заметила:

– Ты неважно выглядишь.

– Ой! – расстроилась та. – Госпожа так думает?

– По-прежнему спишь с Жакмором? – спросила хозяйка.

– Да, – ответила служанка.

– Ну и что он с тобой делает?

– Ну, он на меня залазит.

– А выспрашивает о чем-нибудь?

– А то! – возмутилась служанка. – И почувствовать-то толком ничего не успеешь, а он уже слазит, и давай выспрашивать.

– А ты не отвечай, – сказала Клементина. – И больше с ним не спи.

– Так ведь свербит, – возразила девушка.

– Фу, какая мерзость! Вот сделает он тебе ребенка, тогда увидишь.

– Пока еще не сделал.

– Дождешься, – прошептала Клементина, почувствовав озноб по всему телу. – Как бы там ни было, лучше с ним не спать. Да и вообще, все это выглядит так отвратительно.

– Так мы ж с задка; гляди не гляди, мне все равно ничего не видно, – сказала девушка.

– Пошла вон! – цыкнула Клементина.

Беложопка забрала детей и вышла. Клементина вернулась в свою комнату. Разделась, растерлась одеколоном, обмыла ранку на лице и легла на спину прямо на пол, чтобы сделать гимнастику.

После упражнений перебралась на кровать. В следующий раз она не опоздает на кормление. Дети не должны ждать. Дети должны есть точно по расписанию, а остальное не важно.

Ангель лежал на кровати в неимоверно скорбной позе. Услышав троекратный стук в дверь, он поднял глаза и произнес: «Да».

Жакмор вошел в комнату и сразу же пристыдил:

– Конечно же, опять бездельничаем.

– Опять, – ответил Ангель.

– Ну а вообще-то как? – спросил психиатр.

– Так, – ответил Ангель. – У меня лихорадка.

– Ну-ка… – Жакмор подошел к Ангелю и пощупал его пульс. – Действительно, – подтвердил он и уселся на кровать. – Ноги уберите.

Ангель забился в угол. Жакмор, устроившись поудобнее, начал поглаживать бороду.

– Что же наш больной еще натворил? – спросил он.

– Сами знаете, – ответил Ангель.

– Искал другую?

– Нашел другую.

– Переспал?

– Не смог, – сказал Ангель. – Как только я оказываюсь с ней в постели, меня сразу начинает лихорадить.

– А Клементина больше не хочет?

– Нет, – ответил Ангель. – А от других меня лихорадит.

– Знать, совесть нечиста, – заключил психиатр.

Ангель улыбнулся, почувствовав подковырку.

– Видно, вас зацепило, когда я сказал вам то же самое, – заметил он.

– Еще бы, – согласился Жакмор, – еще бы не зацепило, особенно если совести и в помине нет.

Ангель ничего не ответил. Ему было не по себе. Расстегнув воротник, он жадно вдыхал майский воздух.

– Я только что виделся с вашей женой, – сообщил Жакмор, желая отвлечь Ангеля от него самого. – Малыши растут чертовски быстро. Ситроэн уже стоит на ногах.

– Бедняга, – промолвил Ангель. – В таком возрасте… ноги от этого пойдут вкривь и вкось.

– Да нет, – возразил Жакмор. – Если он сам встает, значит в ногах достаточно силы, чтобы держать тело.

– Природе видней, – прошептал Ангель.

– Ваша жена послала меня к кузнецу, – сказал Жакмор. – Вас не пугает, что она воспитывает их слишком сурово?

– Что я могу сказать, – ответил Ангель. – Страдал ведь не я, а она. Это дает ей все права.

– Категорически возражаю, – возразил Жакмор. – Не может такое бесполезное чувство, как страдание, дать кому бы то ни было на что бы то ни было какие бы то ни было права.

– Она действительно относится к ним плохо? – спросил Ангель, не обращая внимания на тираду психиатра.

– Нет, – ответил Жакмор. – К себе самой она еще более сурова. Но это не повод. Все это лицемерное самооправдание с вытекающими отсюда…

– Я думаю, она их любит, – сказал Ангель.

– Мм… да, – ответил Жакмор.

Ангель замолчал. Ему было явно нехорошо.

– Вам следовало бы отвлечься, – посоветовал Жакмор. – Покатайтесь на лодке.

– У меня нет лодки…

– Постройте лодку.

– Ну и идеи у вас… – проворчал Ангель.

Жакмор встал и объявил:

– Я пошел за кузнецом. Раз она так хочет.

– Сходите завтра, – попросил Ангель. – Дайте этому бедолаге еще один день.

Жакмор покачал головой:

– Даже не знаю. Если вы против, то так и скажите.

– Я – лицо подчиненное, – сказал Ангель. – А потом, мне кажется, что она права. Ведь она – мать.

Жакмор пожал плечами и вышел. Широкая лестница, выложенная кафелем, дрожала под его ногами. Он быстро пересек холл и оказался в весеннем саду. Оплодотворенную землю так и распирало; вызревшие волшебные семена разрывались то там, то сям тысячью огненных лепестков, которые выглядывали из зияющих прорех травяного бильярдного поля.

IV

8 мая

На следующий день была среда, Жакмор, подходя к деревне, решил обойти стороной главную улицу с ярмарочной площадью. У околицы он свернул на тропу и стал пробираться огородами, где росли дико-зеленые уртикарии и куделябзии, окрещенные крестьянами кровопивой.

Развалившись на пристенках и подоконниках, вальяжно солнцевались кошки. Все было тихо и мертво. Несмотря на постоянно обгладывавшую его тоску, психиатр смог расслабиться и даже почувствовать себя, клеточно выражаясь, функциональным.

Он знал, что за домами с правой стороны течет полнокровный ручей, который чуть дальше сворачивает влево. Поэтому нисколько не удивился, увидев, что и тропинка под тем же самым углом повернула влево, – психиатр внезапно подумал, что протяженность ферм представляет собой величину постоянную.

В нескольких десятках метров от него группа людей выполняла, судя по всему, какую-то сложную работу. Жакмор быстро приближался к месту действия, а посему вскоре оказался в зоне ушераздирающего крика. Это был вопль от боли, приправленный изумлением, с ведущей нотой гнева и слабым отзвуком смирения, который никак не мог ускользнуть от чуткого слуха психоаналитика.

Он ускорил шаг и пульс. На высоких воротах из неотесанного дуба крестьяне распинали коня. Жакмор подошел поближе. Шесть мужчин прижимали животное к деревянной двери. Двое